скромное жилище на Льюишэм-роуд, перебрались в блэкхитский особняк нашего индийского дяди, оснащённый всеми наисовременнейшими удобствами, какие только можно себе представить, с большим садом и оранжереей.

На Рождество нам вручили кучу великолепных подарков. Один из них, преподнесённый Дикки отцом, представлял собою печатный станок. И не какой-нибудь ерундовый, за восемнадцать пенни, который вечно не работает, а настоящий, высококачественный, на котором можно напечатать целую газету, если, конечно, вы достаточно умны для сочинения статей, способных заполнить весь номер. Я лично не понимаю, каким образом газетчики умудряются о разном рассказывать совершенно одинаково.

Но здесь автор вынужден с извинениями прерваться, поскольку уличил себя, пусть и с запозданием, в нарушении важного правила: любую историю нужно рассказывать с самого её начала. А ведь печатный станок в ней на самом-то деле появится не скоро. А значит, пока бессмысленно говорить, с какой целью мы им воспользовались. Скажу только, что не для публикации стихов моего младшего брата, хотя он и девочки сильно на этом настаивали. Нет, речь здесь пойдёт о кое-чём куда более далеко идущем, и если вы наберётесь терпения, то сами узнаете о чём.

Покататься на коньках в те каникулы не получилось, потому что стояла так называемая приятная, мягкая погода. Иными словами, сырая и достаточно тёплая, чтобы взрослых не слишком беспокоила наша верхняя одежда и они не обрекали нас на позорище, заставляя обматывать горло длинными вязаными шарфами, которые на самом-то деле никому из нас не требуются, за исключением нашего поэтического Ноэля. Он ещё весьма юн и склонен к бронхитам, которыми заболевает лишь при одном только взгляде на промокшие ботинки.

Девочки предпочитали сидеть дома, торопясь изготовить как можно больше всяких рукодельных вещиц для благотворительного базара, который устраивали люди из церковного прихода, где жила старшая сестра нашей экономки. Базар организовали для сбора средств в пользу небогатого храма. Ноэль с Г. О. помогали девочкам, раскладывая по пакетикам конфеты для беспроигрышной лотереи. Ну а мы с Дикки гуляли вдвоём, не досадуя на то, что остальные предпочитают проводить время в четырёх стенах.

Двое, однако, не очень хорошее число для любой игры, за исключением «пятёрки»[140]. В неё можно играть хоть вчетвером, хоть вдвоём. Только вот человеку, не посчитавшему излишней роскошью всякие там теплицы для взращивания ананасов и виноградной лозы, а также посудную комнату с буфетом и раковиной для удобства прислуги, не хватило ума распорядиться насчёт корта для игры в «пятёрку». Люди порой на удивление непредусмотрительны, даже когда речь идёт о самом простом и необходимом. Поэтому мы были вынуждены играть в «поймай мяч», пользуясь мячом для «пятёрки», принадлежавшим Дикки.

И вот Освальд сказал:

– Хочешь, побьёмся об заклад, что тебе слабо перебросить его через дом.

– На что спорим? – полюбопытствовал Дикки.

– Да на что хочешь, – ответил его старший брат. – Ведь у тебя всё равно ничего не выйдет.

– Миссис Блейк говорит, что биться об заклад грешно, – заметил Дикки. – Но я в это не верю, если, конечно, спор идёт не на деньги.

Освальд напомнил ему, что в книжках мисс Эджуорт несчастная маленькая Розамонда[141], которой запрещали всё подряд, даже иголки собственные терять, заключала с братом пари, и взрослые ни единым словом не возразили.

– Только я не хочу заключать пари, – добавил Освальд. – И так знаю, что ты не сможешь.

– Ставлю на кон все мои пять мячей, – парировал Дикки.

– Забито, – откликнулся Освальд. – А я ставлю моток верёвки за три пенни и сапожный воск, о котором ты вчера мечтал.

– Забито, – принял его ставку Дикки, а потом отправился в дом за теннисной ракеткой, хотя я-то имел в виду, что он должен перекинуть мяч голыми руками.

Мяч взвился к крыше и пропал. Пытаясь его отыскать, мы обогнули дом, но он как в воду канул. Дикки посчитал это достаточным основанием для того, чтобы объявить перелёт через крышу состоявшимся, а себя победителем пари. Однако Освальд стоял на том, что крышу мяч не перелетел, а остался где-то на ней, а следовательно, говорить о победе Дикки не приходится. Этим двоим никак не удавалось прийти к согласию, хотя ни о чём другом они не могли говорить, проспорив до самого чая.

А через несколько дней дало течь остекление оранжереи, и за завтраком нас спросили, не кидал ли кто в неё, случайно, камней. Но камней-то мы не кидали. Тем не менее после завтрака Освальд сказал Дикки:

– Боюсь, дыра в оранжерее кому-то встанет дороговато, если выяснится, что её пробил мяч для «пятёрки».

– Ага, значит, ты всё-таки признаёшь, что он перелетел через дом! Выходит, что пари я выиграл, – торжествующе отозвался Дикки. – Гони проспоренное!

Ничего такого он не признаёт, возразил Освальд, просто сделал предположение. Ведь причастность мяча к протечке в оранжерее пока не установлена.

Между тем следующую пару дней дождь хлестал пуще прежнего, и течь в оранжерее усилилась настолько, что нам стало понятно: один лишь мяч для «пятёрки» не мог наделать эдаких бед. Взрослые заподозрили, что сплоховал строитель оранжереи. За ним было послано с требованием устранить неполадки. И он появился, а вместе с ним – его люди. Они притащили лестницы, оконную замазку, стёкла и стеклорез с настоящим алмазом, на который их главный позволил нам посмотреть.

День стоял ясный. Мы с Дикки и Г. О. проводили его на улице за беседой со стекольщиками. По-моему, самые интересные разговоры случаются у нас с мастерами, явившимися в дом что-нибудь налаживать или чинить. Они почему-то знают гораздо больше по-настоящему важных вещей, чем джентльмены, и я хочу, когда вырасту, стать похожим на них, а не делиться с другими только соображениями о политике и развале армии.

Эти стекольщики оказались отличными ребятами. Они позволили нам подняться по лестнице и посмотреть на крышу оранжереи. Конечно, только мне и Дикки, но не Г. О., который ещё слишком юн и носит короткие штанишки.

Потом рабочие ушли на обед, а Г. О. – на кухню, проверить, как обстоят дела с пирогами, которые он слепил из подаренной ему оконной замазки и запихнул, пока кухарка не видела, в духовку. Полагаю, ему за это попало, потому что назад он к нам не вернулся, и возле оранжереи остались только мы с Дикки.

– Если бы мне удалось перетащить лестницу к той части крыши, которая сделана из черепицы, мне кажется, я обнаружил бы там, в сточном жёлобе, мяч, – сказал Дикки. – Почти уверен, что он тогда перелетел через дом.

И Освальд, всегда готовый войти в положение ближнего, помог брату перетащить лестницу к черепичной